Метаморфозы рабского сознания, облеченные в Тюменском драматическом театре в "Невинные игры", до добра не доводят. Как наглядно показывает постановка, никого не может быть опаснее слуги, потерявшего ориентиры профессиональной преданности или усомнившегося в своем хозяине.
Метаморфозы рабского сознания, облеченные в Тюменском драматическом театре в «Невинные игры», до добра не доводят. Как наглядно показывает постановка, никого нет опаснее слуги, потерявшего ориентиры профессиональной преданности или усомнившегося в своем хозяине. Три кривых зеркала, дающих смутные отражения; три пары супругов и возлюбленных — так же криво отражающихся одна в другой. Завораживающий хоровод масок, приятных и страшных. В минувшие выходные состоялась премьера спектакля «Невинные игры» по пьесе Анри де Мантона в постановке Александра Цодикова.
В центре истории пара слуг старинного дома Гранвиста, которые в мире угодничества, заискивания и прислуживания остались не у дел. Просто-напросто они никогда не видели своих господ, и поэтому совершенно не знают, как себя вести. Фернандо в исполнении Сергея Осинцева — в меру расторопен, однако простоват, решительности и сметки ему не хватает. Фернандо Осинцева — трагический персонаж, которым всецело владеют обстоятельства.
Роза (Наталья Коротченко), — горничная, со своим простодушным рвением и нерастраченным пылом готовая носить новую хозяйку на руках. Если та, конечно, когда-либо появится в Розиной жизни и не сошлет ее в деревню. Комплекс деревенской девушки, взобравшейся на полступеньки выше по социальной лестнице, заставляет служанку нервничать. Она без конца снует по комнате, суетливыми движениями сметает пыль с немногочисленной мебели. Роза отчаянно пытается овладеть ситуацией, однако от ее суетливых движений паутина, что нависла над ней, опутывает ее все прочнее.
Наивные и открытые Фернандо и Роза простодушно полагают, что в мире слуг и господ действуют совершенно иные, чем в обычных человеческих отношениях, правила. Это предположение и служит, в общем, приглашением к «невинной» игре.
На сцене возникают, внезапно и зловеще, две новые маски. Причем именно маски — с профессионально уничтоженной, вытравленной личностью, которых блестяще сыграли Геннадий Баширов и Ирина Тутулова. Два гротескных и страшных персонажа, слуги старой закалки Джулио и Анна берутся объяснить неофитам, почем фунт лиха в господском доме. Потрясающе циничные и беспощадные, они с упоением ничтожества, дорвавшегося до власти, разыгрывают роли хозяев-самодуров. Не хватало только песенки водевильных злодеев в их исполнении.
Ну и, наконец, на сцене появляются последние участники трагедии — молодая пара влюбленных (Александр Кудрин и Галина Понятовская), чьи отношения к собственности и прислуге, к сожалению, страшно далеки от той традиции, которую наглядно изобразили знатоки рабских повадок. Молодые резвятся, даже и не думая никого притеснять. Все это ужасно подозрительно. Фернандо и Роза, следуя навязанной им логике, начинают подозревать в молодых господах самозванцев и решают во что бы то ни стало вывести их на чистую воду.
Во втором акте, в отличие от первого, изъеденного тоской ожидания событий, действие вдруг резко меняет темп и начинает развиваться стремительно. Вместо вполне симпатичных слуг перед зрителем предстают новые маски. Фернандо и Роза перевоплощаются в черно-белых манекенов. Они вместе со старыми слугами — две пары уродливых душ — в диком шабаше вседозволенности в какой-то момент они доходят до исступления и переступают границы этики, морали, закона. Этот момент на фоне размеренного, неторопливого действа кажется взрывом эмоций, торжеством всех, выпущенных из потаенных уголков личности чудовищ. Отрезвление приходит быстро, спектакль заканчивается безысходным вопросом Розы: «Почему, Фернандо?».
Спектакль развивается по классическим законам, режиссеру и актерам удается добиться внимания и сочувствия к героям. Вопросы остаются к деталям. Театральная условность понятна: от четвертой стены до символизма реквизита. Но почему цветочная гирлянда, призванная иллюстрировать нежность и невесомость человеческого чувства, в следующий момент превращается в наикрепчайшие путы. И эти путы с успехом удерживают на привязи двух молодых и вполне здоровых людей? Или стол, который, будучи столом на театральных подмостках, просто обязан был «выстрелить» и поэтому слегка немотивированно превратился в клетку для героя.
Однако неуемная двойственность очень удачно затронула декорации-трансформеры: из непритязательных стен, украшенных одинаковыми картинами, они вдруг превращаются в зеркальную коробку. Искаженные в зераклах отражения героев и софитов делают и без того нервную обстановку еще более истеричной, играя на руку режиссеру.
Судя по тюменской трактовке, из ловушки авторитетов и ложных мнений выбраться невозможно. Роковая предопределенность светится над головами Фернандо и Розы, как запрещенная в метро табличка: «Выхода нет». Хотя их заблуждения порой кажутся надуманными, немотивированными, притянутыми к сюжету за уши, которых вполне можно было избежать. Но вот образы старых слуг, законченных пройдох и негодяев, созданы блестяще, точно. На их фоне влюбленные выглядят довольно плоскими персонажами площадного театра. Поэтому Джулио и Анна блещут совершенно оправданно. Герои Баширова и Тутуловой остаются безнаказанными, они покидают место преступления, скрываясь за зеркальными декорациями. То есть торжества справедливости произойти уже не может по определению, и оттого гипотетическая табличка «Выхода нет» над головами главных героев начинает светиться еще отчаяннее.
